БутАстика (том II) - Андрей Буторин

При виде меня из-за длинного стола – единственного, кроме трех кресел, предмета интерьера – неспешно поднялись Маша и Анна. Какими же они у меня были красивыми! Грациозная, гибкая Маша; от ее изящных движений у меня захватывало дух. Ее густая грива натурально-черных волос гипнотизировала меня и делала безвольно-послушным. Ее глаза… О! Ее глаза были самыми загадочными из всех, что я видел! У них имелась волшебная способность менять цвет. В обычном Машином состоянии я не мог распознать его точно, он казался мне то грязно-бурым, то болотно-коричневым, а вот когда жена волновалась, радовалась, сердилась, когда в ней бушевали эмоции, радужка наливалась зеленью. Глаза Анны мне тоже очень нравились, хотя и были они постоянного, обычного серого цвета. Но в них всегда посверкивали искорки. Я думаю, это искрилась живая, ироничная, легкая душа моей Анны. Такая же легкая, как воздушное облако ее рыжих волос. Они не были ярко-рыжими, издалека их цвет казался темно-русым, но вот вблизи… Вблизи в них ясно были видны оттенки огня, как и в самой Анне. А еще у моих любимых были очаровательные улыбки. Маша всегда улыбалась широко и открыто – улыбка была ее визитной карточкой. Увидев хотя бы раз этот ослепительный экспонат истинной женской красоты, трудно было не влюбиться в его обладательницу, что я и сделал когда-то. Но если Машина улыбка говорила, кричала: «Да, я такая! Я вся перед вами!», то улыбка Анны несла в себе тайну. Моя вторая любимая улыбалась реже первой, но когда она это делала, мое сердце начинало сбоить. И она это делала так, словно давала понять, что знает гораздо больше, чем то, что может и хочет сказать.

В тот раз они улыбались мне обе. И хоть мое сердце прыгнуло и ускорило ритм, я решил до конца сыграть роль строгого командира.

– Отставить улыбки, – сказал я. – Доложите обстановку.

– Сева, ты чего? – продолжала улыбаться Маша. – Крутько наехал, да?

– Не Сева, а товарищ май… – рыкнул было я, запнулся, поправился: – …а гражданин начальник.

– Ты ничего не перепутал? – прыснула в ладошку Маша. Анна тоже захихикала.

Я смутился. И впрямь перегнул, кажется, палку. Слишком уж данное помещение напоминало тюрьму из старых фильмов, вот и возникли ассоциации.

– Ладно, – сказал я, – называйте меня по имени-отчеству.

– Слушаемся, Всеволод Кон-стан-ти-но-вич! – дружно отчеканили девчонки.

Клейстиха вздрогнула, по бугристой коже пробежала волна.

– Тише вы! – шикнул я, не отрывая взгляда от пленницы. Та больше не шевелилась.

Я подошел к столу, сел в кресло, кивнул стоявшим по другую сторону Маше и Анне:

– Садитесь.

– А доложить обстановку? – спросила Анна.

– Сядьте и доложите.

– Я?

– Лучше Жижина.

– А почему не я? – притворно-обиженно заморгала Анна.

– Отставить паясничанье! – прихлопнул я ладонью по столу. А потом все же плюнул на субординацию и взмолился: – Девчонки, ну давайте серьезней! Дело ведь и правда нешуточное. Рассказывай, Маша. Все-таки ты их больше понимаешь.

– Просто она их лучше слышит… – начала оправдываться Анна, но я погрозил ей пальцем, и моя любимая заткнулась.

А другая любимая стала рассказывать. Но ничего нового она мне не сообщила.

– Что ж, – вздохнул я с внутренним содроганием, – проведем прямую беседу. Господа переводчики, за работу!

Я откатился с креслом от стола и развернулся к инопланетянке. Та продолжала валяться недвижным бесформенным мешком. По-моему, она даже не дышала.

И тут вдруг зафыркала Анна. Сначала я подумал, что любимой стало плохо. Но увидев, что лицо ее приняло серьезное выражение, а глаза устремились на клейстиху, я понял, что Анна заговорила по-клейстски. Впрочем, «заговорила» – не то слово. Она фыркала, булькала, «пукала», щелкала, трещала и шипела; причем, с такой скоростью, что все эти идиотские звуки сливались в поистине придурочную какофонию. Полагаю, в любой психушке Анна стала бы мега-звездой с таким выступлением.

Серая, в тон здешним стенам, кожа пленницы вновь пошла волнами. Клейстиха тоже запыхтела и зафыркала. Затем издала такой звук, что я невольно потянулся к носу, и замолчала.

– Госпожа Пфффррр готова беседовать с вами, – строгим дикторским голосом провозгласила Маша. На самом деле она произнесла имя пришелицы иначе, но мне его все равно не выговорить, тем более, не передать буквами.

Я кивнул и спросил:

– Почему вы захотели говорить именно со мной?

Анна снова зафыркала. Клейстиха запыхтела в ответ.

– Потому что вы… мужчина этих особей, – с явной запинкой перевела Маша.

– Ну и что? – стараясь смотреть только на пленницу, спросил я.

– Так проще, – коротко ответила та.

– Кому?

– Всем.

Похоже, «дамочка» была не слишком разговорчивой. Тогда я задал главный вопрос:

– Почему вы не хотите возвращаться к мужу?

На сей раз инопланетянка пыхтела и фыркала долго. Дождавшись, пока она закончит, Маша перевела:

– Потому что в этом случае мы потеряем важный… козырь. Но нам нужна ваша планета. Моему мужу будет непросто придумать что-то еще столь же действенное. Военная агрессия также вряд ли принесет успех: вы достаточно сильны, а тотальное уничтожение вашей цивилизации навредит планете. Не выполнив миссию, мой муж рискует сильно пострадать. Я не хочу этого. Я очень люблю его.

– А разве не может быть так, что мы вас вернем, а ваш муж не выполнит обещания? – спросил я напрямик.

– Как это? – колыхнулась клейстиха.

– Ну, просто обманет нас.

– Сева, – сказала вдруг Анна, – я не могу это перевести. Слова «обман» нет в их лексиконе.

– «Схитрить»? – предложил я. – «Пойти на уловку»?

– Тоже нет. Есть некоторые аналоги, но вряд ли они передадут смысл вопроса. Попробовать?

– Не надо, – сказал я. – И так все понятно.

Клейстиха вдруг вновь запыхтела.

– Она спрашивает, – сдавленным голосом сказала Маша, – любишь ли ты… своих женщин?

– Да, – ответил я, помедлив лишь долю мгновения.

– Тогда пусть они подойдут ко мне ближе, – перевела Маша, испуганно повернувшись ко мне.

– Спроси, зачем? – кивнул я Анне.

– Так надо, – ответила пленница.

– Кому?

– Мне.

– Сева, что нам делать? – зашептала побледневшая Маша. Лицо Анны тоже стало белым.

– Вы не причините им зла? – спросил я.

– Что такое зло? – переспросила пришелица.

– Так… – задумался я. – Если она не знает, что такое зло, может ли она его совершить?

– По-твоему, захват планеты – не зло? – тихо спросила Анна.

– Для кого как, – ответил я. – Для них – точно благо.

– Нам идти к ней? – подняла на меня глаза Маша. Сейчас они были зелеными.

Клейстиха снова забулькала.

– Она нас зовет, – сказала Маша.

– Еще раз спроси: зачем? – обернулся я к Анне.

Выслушав новую серию звуков, Маша сказала:

– Говорит, ей это очень нужно.

Я вспомнил про лучер. Снял его с пояса и направил на пленницу.

– Анна, переводи. Если вы попытаетесь сделать что-то плохое с моими женщинами, я вас убью.

Анна испуганно затарахтела.

– Хорошо, – перевела ответное тарахтение Маша.

– Она все правильно поняла?

Анна перевела мой вопрос. Маша перевела ответ:

– Я поняла вас. Если вашим женщинам станет из-за меня плохо, вы меня убьете. Уничтожите. Приведете в негодность.

– В абсолютную негодность, – подтвердил я. И посмотрел на Машу с Анной: – Ну что, пойдете? Как думаете, это на самом деле нужно?

– Как скажешь, – сказала Маша. – Ты командир.

– Не командир, – поправил я жену. – Начальник. И то маленький. Приказывать я вам не стану. Решайте сами. И учтите: насчет лучера я не шутил. Тронет вас, пусть пеняет на себя.

– Ее нельзя убивать, Сева, – проговорила Анна. – Ни в коем случае.

– Ага, – сказал я.

– Ну что, пойдем? – посмотрела Анна на Машу. Та пожала плечами и поднялась:

– Пошли.

Девчонки неуверенными шажками направились к серому бурдюку. Мне снова почудился запах кожи. И почему-то я совсем перестал волноваться за своих любимых. Даже когда они приблизились к пленнице, и из ее скользких серых складок вынырнули два толстых длинных отростка, похожие на щупальца, я не волновался. Я очухался лишь, когда прижатые этими щупальцами к телу клейстихи, завизжали Анна и Маша.

– Отпусти их! – подпрыгнул я с кресла. – Я буду стрелять!

Дурак. Я не подумал, что перевести мои слова некому. Обе переводчицы, заходясь криком, корчились в липких объятиях инопланетянки.

Я подскочил к ней сбоку, чтобы не задеть девчонок, и выстрелил. Сверкнул луч. Запахло озоном и сразу вслед – жареным. Запах был даже приятным.

Потом мы долго и молча сидели на бетонном полу. Маша и Анна – потому что не могли подняться, я – потому что не мог стоять.

Потом Анна сказала:

– Ее нельзя было убивать. Зачем ты это сделал?

– Зачем?! – вмиг подскочил я. – Затем, что мне нужны живыми вы! Затем, что я люблю вас!